PravoTime

Причин здесь может быть несколько. Одна из них - недостаточная определенность самого понятия "благоприятная окружающая среда", общий характер критериев оценки качества окружающей среды, зафиксированных в Стокгольмской декларации 1972 г.

и Декларации РИО 1992 г., что затрудняет суждение об объеме и содержании субъективного права человека на благоприятную окружающую среду и гарантирование в максимально полном объеме этого права. Они могут быть достаточны для формального провозглашения права человека на благоприятную окружающую природную среду. Но эти критерии не позволяют делать юридически значимые выводы в рамках национальных правовых систем.

Как известно, право граждан на благоприятную окружающую среду относится к категории субъективных прав7.

В теории права признается, что субъективное право (т.е. право, принадлежащее тому или иному субъекту) представляет собой единство трех возможностей:

во-первых, вид (и объем) возможного поведения самого обладателя субъективного права;

во-вторых, возможность требовать соответствующего поведения (совершения известных действий или, напротив, воздержания от действий) от других (обязанных) лиц;

в-третьих, возможность прибегнуть в необходимых случаях к содействию государственного аппарата для осуществления второй возможности.

Ограниченность, а тем более отсутствие любой из этих возможностей, делает ущербным то или иное субъективное право, порождает лишь видимость в обеспечении личности определенными социальными благами.

В свете этих обстоятельств встает вопрос о соразмерности, сбалансированности отражения в национальном законодательстве прав и обязанностей человека в области охраны окружающей природной среды, поскольку активность личности в исполнении обязанностей по охране природы зависит, кроме иных факторов, и от системы корреспондирующих им прав и законных интересов, степени их обеспеченности в исполнении и реализации.

Учитывая, что история признания права на благоприятную окружающую среду в качестве основного права человека формально насчитывает лишь три десятилетия, эффект от его применения, его обязывающая для государственных органов сила также различны и не всегда ясны в разных странах и правовых системах. Более того, это право во многих случаях выступает в качестве объекта ограничения, когда законодатель, не имея возможности видоизменить конституционные гарантии, пользуется своим правом ограничить и определить область применения и содержание этого права. В условиях все возрастающего воздействия человека на окружающую его природную среду в законодательстве появляются все новые и новые запреты и обязанности экологического характера, относящиеся к гражданам, которые не всегда сопровождаются соответствующим расширением их прав.

Различна также и юридическая природа правовых гарантий этого права в тех странах, которые его закрепили в своем национальном законодательстве. Например, основные права на жизнь и здоровье в Германии, Австрии и Японии выполняют только защитную функцию от вмешательства со стороны государства. А так как в этих странах до сих пор еще не было случая применения таких положений к спорам, затрагивающим экологическое право, то, соответственно, остается неясным вопрос о значении такой защитной функции.

Вышесказанное позволяет сделать вывод о том, что одного только факта признания права на благоприятную окружающую среду в качестве основного права человека недостаточно для эффективной и удовлетворительной защиты эколого-ориентированных интересов индивида. Необходимо активное включение в работу по обеспечению этого права, среди прочего, государственных органов различного уровня и различной специальной компетенции. Это основное право должно предусматривать уважение заинтересованности индивида в благоприятном природном окружении, его право добиваться своих экологических требований посредством правовых процедур и механизмов, включающих в себя, в частности, защиту в суде или в других аналогичных инстанциях.